— А я берусь подсыпать яду Роберту в чай, — сказала Серена с холодной усмешкой.

Эндрю лишь кивнул, поглощенный своими планами.

Ноубл Уизерспун ужасно не любил быть носителем плохих новостей, особенно такой измученной женщине, как Мадлен Блэкхорн, которая осталась одна с маленьким ребенком, огромной плантацией и чей муж несправедливо обвинял ее в предательстве. Вздохнув, он вылез из своей двуколки, передал поводья конюху и предстал перед хозяйкой Блэкхорн-Хилла. Ее цветастый ситцевый корсаж и простые юбки, без «куриного гнезда» и других украшений, свидетельствовали о том, как много ей приходится работать.

— Доктор Уизерспун, как я рада, что вы здесь, боюсь, я нуждаюсь в ваших медицинских советах. Кто-нибудь обязательно оказывается ранен или болен, когда вас нет поблизости.

Ноубл изучал ее лицо, красивое и приветливое, и под улыбкой усмотрел глубокую печаль и беспокойство.

— Вы становитесь настоящим знатоком в лечении пациентов, Мадлен. Продолжайте в том же духе, и я смогу рекомендовать вас губернскому правлению как опытного доктора.

Она весело рассмеялась над такой абсурдной идеей.

— И какие же мужчины, облаченные властью, позволили бы обыкновенной женщине заниматься медицинской практикой?

Он пожал плечами, и они стали подниматься к дому.

— Сборище тупоголовых болванов.

— Вы привезли что-нибудь, чтобы пополнить мои запасы? — с надеждой спросила она. — Лихорадка Роберта не снизилась с наступлением более холодной погоды, как мы надеялись.

— Боюсь, что мне не удастся больше раздобыть хинина. Счастье, что я смог достать немного каломела, крошечный пузырек опийной настойки и немного порошка наперстянки.

— Наперстянка поддерживает сердце Роберта, но он ужасно страдает от малярии, бредит и кричит во сне. Кажется, у него не все в порядке с головой, по крайнем мере, когда лихорадка одолевает его.

— Неудивительно, что вы выглядите такой измученной и осунувшейся. Ведь полно же слуг, которые могут присмотреть за этим старым грубияном. Да вот хоть та чопорная экономка, которой он всегда любезно позволял делать это, — угрюмо сказал доктор.

При упоминании о госпоже Ошлви выражение лица Мадлен стало встревоженным.

— Вы практикуете здесь уже почти тридцать лет, Ноубл. Что вы знаете об этой женщине?

— А что такое? Я думал, вы уже окончательно решили вопрос, кто управляет Хиллом в связи с болезнью Роберта и отсутствием Квинтина. Что она, опять взялась за свое?

— Нет. Мне вполне удалось поставить ее на место, но… в общем, мне не хотелось бы обвинять ее без достаточных доказательств.

— Обвинять в чем?

Мадлен вздохнула.

— Хищение, я боюсь. Мне еще не удалось просмотреть все бухгалтерские отчеты — так мало времени и так много дел теперь, когда Роберт болен.

— Ха! Если бы Роберт не был прикован к постели, то причинил бы вам еще больше беспокойства. — Он задумчиво почесал подбородок. — Значит, у вас есть основания полагать, что она запускает руку в домашний бюджет. Я бы не удивился. Роберт и Квинтин всегда предоставляли все домашнее хозяйство в ее полное распоряжение, при всей их проницательности в ведении других дел.

— Я бы хотела уволить ее, но до тех пор, пока у меня не будет времени просмотреть отчеты более тщательно… — Она не закончила, так как они вошли в дом, и их могла услышать прислуга. — Я прямо сейчас провожу вас к Роберту.

Ноубл скривился, но последовал за ней наверх. Закончив осмотр, он вышел от больного и сделал знак Мадлен идти за ним в холл.

— Без хинина, который снял бы лихорадку, сомневаюсь, что он долго протянет. Вы были правы насчет его неустойчивого психического состояния. Один момент ум его ясен, как у Аристотеля, а в следующую минуту он бредит Анной, словно влюбленный школьник.

Глаза Мадлен расширились от удивления.

— Никто в доме не произносил ее имени с тех пор, как я живу здесь. Квинтин запретил мне спрашивать о ней. Что вы знаете о леди Анне, Ноубл?

Он поправил очки на переносице и на несколько секунд задумался.

— По этому поводу ходили какие-то сплетни в то время, как родился Квинт. У них с Робертом что-то не заладилось. Ничего удивительного в этом нет. Загнанная в угол портовая крыса едва ли бывает такой злой и агрессивной, как Роберт Блэкхорн, если ему что-то взбредет в голову. Она умерла во время эпидемии холеры, когда Квинт был еще младенцем. Я в то время только приехал сюда, и Блэкхорны еще не входили в число моих пациентов. Так что я мало что могу к этому добавить.

— Как странно, что спустя столько лет он снова заговорил о ней.

Мадлен внимательно слушала, когда старый доктор давал ей указания, как лечить ее свекра. Затем они навестили слуг и рабов Хилла, которые были больны или ранены.

Закончив обход, Ноубл с удовольствием принял предложенную Делфиной корзину с едой, которую предполагал съесть по дороге к следующему пациенту.

Погруженная в свои мысли Мадлен попрощалась с ним и вернулась в дом. Пришло время раскрыть некоторые тайны.

Глава двадцать первая

Мадлен сидела в своей комнате, обложившись гроссбухами. Хотя госпожа Ошлви и не уничтожала записи, но держала их в подвале, где они были свалены в груду на сыром полу, в царстве плесени и мышей. В течение многих лет никто не просил взглянуть на них. Делфина сказала Мадлен, где они хранятся.

В одной из книг, датированной 5 января 1751 года, имелись записи, сделанные аккуратным женским почерком, в которых спрашивалось о количестве рулонов коленкоровой ткани, купленной для одежды слугам. Мадлен бегло пробежала глазами дальше, по месяцам, и обнаружила еще вопросы, подобные тем, которыми она задавалась сама с тех пор, как начала вести счета Блэкхорн-Хилла.

Недоброе предчувствие зашевелилось в ней, когда она поняла, что январь 1751-го — это меньше чем через год после того, как Анна Карузерс вышла замуж за Роберта Блэкхорна. Неужели Анна пыталась доказать это же самое преступление госпожи Ошлви еще тридцать лет назад?

Крик Роберта прервал тревожный ход ее мыслей. Время было уже за полночь, и все в доме давно затихли, кроме ожесточенного старика в постели, бредившего о своей покойной жене, которую он якобы ненавидел.

Когда Мадлен поняла, как много Роберт выдает во время своих приступов лихорадки, она позволила лишь немногим надежным старым слугам ухаживать за ним и потребовала от них клятву не открывать того, что они услышат в комнате больного. Квинтин никогда не простит ей, если она позволит распространиться слухам о том, что он незаконнорожденный. Конечно, Квинтин никогда не простит ей и многое другое, но это она могла сделать для него.

С тревогой она шла по коридору к комнате Роберта, чтобы взглянуть на него. Узнает ли он ее сегодня или снова будет витать в далеком прошлом, борясь с призраками? Мадлен вошла и безмолвно отпустила Тоби, заставляя старого слугу немного отдохнуть. Затем она села у кровати Роберта и приложила холодный компресс к его покрытому испариной лбу.

Кожа его пожелтела и обвисла. В тусклом свете свечи его глаза, когда-то голубые, теперь казались черными, как преисподняя. Она никогда не любила Роберта Блэкхорна. Он относился к ней так же, как и Квинтин, с презрением, и все же она никому на свете не пожелала бы такой мучительной смерти.

— Анна! Анна, черт бы побрал твою душу. Мой родной брат — как ты могла? Я любил тебя! Я любил тебя… — Он затих. Когда же возобновил свою бессвязную речь, то был уже в совершенно другом настроении. — Очень мило, дорогая. Этот голубой бархат прекрасно гармонирует с твоими глазами. Мы скупим его у всех торговцев в Чарлстоне, вот увидишь. Взгляни на этот кедровый сундучок. Великолепная защита от плесени во влажном климате Джорджии. Ты сможешь хранить в нем свои безделушки…

Через некоторое время его глаза прояснились и, когда он взглянул на Мадлен, презрительная гримаса скривила его лицо.