— Нет! Я видел их! Я слышал, как она сказала ему, что у нее будет ребенок.

— Ты слышал, как она сказала «У меня тоже будет ребенок в апреле». Аластер перед этим сказал ей, что у Чарити будет от него ребенок. Именно по этой причине он заехал в Блэкхорн-Хилл. В своей затуманенной алкоголем ревнивой ярости ты не понял. Спустя все эти годы достанет ли у тебя смелости посмотреть правде в глаза? Осознать, что ты сделал со своим сыном? — Она протянула ему дневник. — Записи в нем начинаются во время вашего путешествия из Англии и заканчиваются почти перед самой ее смертью.

Роберт так сильно сжимал в руках одеяло, что побелели костяшки пальцев, отказываясь прикоснуться к кожаному тому. Он не видел его с тех пор, как они с Анной плыли на корабле из Англии.

— Ты боишься, Роберт? — спросила она мягко, все еще держа дневник перед ним.

— Я знаю ее почерк. Если это какая-нибудь твоя выдумка, какая-нибудь интрига…

— Это не интрига. Если ты знаешь ее почерк, то должен знать, что она писала в те годы — не ложь, не выдумка.

Роберт почувствовал, что все его тело начало дрожать, когда его глаза встретились с глазами Мадлен. Выражение ее лица было неумолимым и в то же время очень грустным. Он взял у нее дневник и открыл его на одной из ранних записей 1750 года. Прочитав объяснение Анны в любви своему «Робби», он почувствовал, что ему нечем стало дышать.

— Ты не имеешь права!

— Я заслужила это право любовью к твоему сыну, такою же, какая была у нее к тебе.

Против воли Роберта затянули события прошлого, его глаза бегали по плавным строчкам изящного почерка Анны, когда она описывала их первые месяцы в Блэкхорн-Хилле. Как счастлив он был тогда! Но очень скоро все изменилось.

Мадлен тихо сидела и наблюдала, как он читал, быстро переворачивая страницы, пока не дошел до цепочки событий, предшествующих рождению Квинтина. Впервые за все время, прожитое ею под одной крышей с Робертом Блэкхорном, она видела, как обнажились его истинные, незащищенные эмоции — мука под горечью, печаль под жестокостью. Лицо его окаменело, когда он дошел до описания Анной того вечеpa, когда он обвинил ее в том, что она носит ублюдка Аластера.

— Она не говорила мне о своем положении до тех пор, пока я не увидел ее с братом… и не сделал неправильные выводы.

Мадлен слышала надлом в ее голосе, но глаза его оставались сухими, а лицо похожим на гранитную маску.

— Каких усилий, должно быть, стоило тебе сохранить этот фасад, Роберт. Прятать свою боль.

— О, Анна, моя Анна. Все эти потерянные годы. Если бы я не был таким дураком, она могла бы жить. Я никогда в действительности не верил, что она умерла от лихорадки. Она просто не смогла вынести меня… и мою ненависть. Она сдалась. Я погубил единственного человека, которого действительно любил.

— Ты погубил намного больше, чем свою жизнь и жизнь своей жены, Роберт. А как же Квинтин? Как же твой сын? Мой муж.

Он сжал в руках дневник и невидящим взглядом уставился в дальнюю стену.

— Знаешь, он никогда не плакал. Всегда, точно как я, он прятал свою боль, как бы сильно я ни оскорблял его словами или ударами. Однажды… однажды я запер его в винном погребе на три дня. Он снова сбежал к этим проклятым дикарям. Я думал, что это кровь Аластера зовет его, но это было не так, да? Он умеет бороться с трудностями, жесткий и сильный, точно такой же, как и я…

— Да поможет бог вам обоим, — тихо сказала Мадлен.

Она поднялась и взяла дневник из его вялых пальцев. Он не сделал попытки остановить ее, даже, кажется, не сознавал больше ее присутствия. Потушив все свечи, кроме одной, она оставила старика наедине с самим собой размышлять о трагедии прошлого. Ей же предстоит предотвратить ее в настоящем.

Проходя по темному коридору, Мадлен не заметила одетой в черное фигуры госпожи Ошлви, прячущейся в углу.

Мадлен пыталась написать письмо Квинтину, то и дело отбрасывая в сторону черновик за черновиком. Как сказать человеку, что вся эта сфабрикованная история о незаконности его рождения разлетелась вдребезги? Что он не ублюдок Анны, но, что, возможно, даже хуже, жестокий и одержимый ненавистью и недоверием сын Роберта. Наконец, отчаявшись, она отложила письмо в сторону и стала готовиться ко сну.

Хотя она знала, что Эми прекрасно заботится о Джеймсе и Гулливер охраняет его, Мадлен почувствовала непреодолимое желание взглянуть на малыша, прежде чем улечься. Найдя сына крепко спящим, она поцеловала его в шелковистую щечку и на цыпочках вышла из детской, слишком измученная, чтобы посидеть и покачать его, как она обычно делала каждую ночь. Странно, но даже собака спала так крепко, что не поднялась, когда она вошла в комнату.

Устало улыбнувшись, Мадлен приоткрыла дверь и направилась к своей спальне, но застыла в дверях, когда увидела госпожу Ошлви, стоящую перед ее секретером. Экономка торопливо собирала дневники и бумаги.

Мадлен шагнула в комнату взбешенная.

— Что вы делаете здесь без моего разрешения? Роетесь в моих вещах?

Крупная женщина обернулась к Мадлен с выражением такой сильной злобы на лице, что ее хватило бы, чтобы остановить реку Саванну.

— Я забираю этот дневник и все другие бумаги, в которых упоминается о нем. Из них получится хороший костер.

Агнес положила дневник на каминную полку и взяла в руку кочергу. Она стала надвигаться на Мадлен, медленно, угрожающе.

— Убирайтесь! — Мадлен старалась не паниковать и не дать голосу задрожать. — Вы что, совсем рехнулись? Если вы попытаетесь причинить мне вред, Гулливер разорвет вас на части.

Домоправительница нагло ухмыльнулась.

— Этот пес съел целую миску каши с опиумной настойкой Роберта.

Она продолжала надвигаться на Мадлен. Мадлен в ужасе ахнула:

— Но вы же не можете вот так убить меня. Все узнают…

— Никто ничего не узнает, если ты умрешь. А ты уволишь меня, если я позволю тебе продолжать проверять мои гроссбухи или если этот старый дурак Роберт вспомнит, что именно я послала его в сад в тот вечер, когда его брат приехал встретиться с его женой. Я все прекрасно рассчитала.

Окидывая взглядом комнату в поисках оружия, Мадлен ошарашенно застыла.

— Ты хотела дискредитировать Анну, точно так же, как пыталась подорвать мою репутацию. Ты крадешь в Блэкхорн-Хилле.

— Я управляю хозяйством Блэкхорн-Хилла вот уже почти тридцать лет. Я посвятила этому месту свою жизнь, и какую благодарность я имею за это? Плату в несколько жалких фунтов. Я только беру то, что принадлежит мне по праву, и я не лишусь своего положения. Никогда! Если мистер Квинтин поверит, что он сын Роберта, значит он поверит и в то, что Джеймс его сын. Он поверит в тебя и позволит тебе оставить меня без средств. Я не могу допустить этого. — Она была уже в нескольких шагах от Мадлен и подняла кочергу.

Мадлен закричала, но старуха остановилась лишь для того, чтобы засмеяться.

— Единственный, кого ты разбудишь — это твой сын. Я и слугам подлила опийной настойки в вино. Никто не услышит, как ты свалишься с лестницы и раскроишь себе череп о стойку перил.

На этот раз, когда она подняла кочергу и размахнулась, Мадлен была готова. Проворно отскочив в сторону, она подхватила подол ночной рубашки и босиком бросилась из спальни. Госпожа Ошлви, оказавшись на удивление быстрой, схватила ее за волосы. Инстинктивно Мадлен бросилась вправо, и кочерга пролетела мимо ее головы, с громким стуком ударившись о пол.

Вырвавшись из жестокой хватки, Мадлен бросилась вниз по лестнице. «Если бы только мне удалось добежать до передней лестницы, я смогла бы спрятаться внизу и найти кого-нибудь, кого она не усыпила!»

Несмотря на свой вес и тяжелую одежду, экономка снова поймала Мадлен на лестнице и больно схватила ее за руку. Мадлен уцепилась за перила и пыталась освободиться от своей мучительницы, но не в силах была справиться с куда более крупной женщиной.

Домоправительница отвела назад кочергу, но прежде чем был сделан смертельный удар, прогремел выстрел. Госпожа Ошлви уронила кочергу, которая загремела по лестнице вниз. Тяжелое тело покатилось вслед, приземлившись у основания лестницы бесформенной кучей.